Про указку и противогазы

Мой класс… Шумный, дружный, лучший в мире. Такой - а я имею возможность наблюдать много классов -, каких сейчас до обидного мало. На последнем звонке и выпускном было отчетливо видно: учителя нами гордятся.  А ведь гордость за нас можно было испытывать далеко не всегда. Мы – все вместе и каждый по отдельности – были еще той штучкой. «Ну и ушлый вы народ, ажно оторопь берет», - наша обожаемая классная мама Татьяна Викторовна частенько цитировала Филатова, услышав от нас очередную саркастичную реплику. Но тем не менее, с нами всегда было интересно, мы выделялись на фоне остальных классов то успехами и достижениями, то тем, как уходили в отрыв и никто не мог нас остановить… Ну, почти никто. Директора мы все же побаивались. И оказываясь у него «на ковре» сидели притихшие и виноватые, честно осознавая свою вину и неправоту… Правда, стоило нам только выйти за дверь, как все горькое чувство растворялось в предвкушении очередной каверзы.

У нас был тяжелый коллективный переходный возраст. И усугубляло ситуацию то, что пакостили мы всем классом. Всем. И так же вместе за это отвечали, не сваливая вину на зачинщиков и не выискивая крайних в нашей разношерстной толпе. «Все  - так все», - говорили мы, периодически сбегая с уроков и прячась в неработающем женском туалете. «Все - так все», - перешептывались, стоя на «стрёме», пока самые отчаянные доставали со стенда расписание уроков нашего класса и методично ставили карандашные прочерки напротив всех  семи уроков вторника. (Вот за это нам влетело вообще по самое «не балуй»). «Все – так все», - бубнили себе под нос, дыроколом искрашивая аккуратные, только начатые тетрадки младших классов в горку клетчатых конфетти.

Да, с дыроколом была еще та история… Татьяна Викторовна с нами долго не разговаривала. Нет, разговаривать она, конечно разговаривала, но как… Сухо, сдержанно, подчеркнуто равнодушно, без уже привычных нам улыбок и шпилек в наш адрес. Честно говоря, было за что. Наш 8 «б» тогда вообще перешел все границы дозволенного. А нас просто оставили без контроля.

Теперь я понимаю, что, когда у ребят столько энергии, ее постоянно, непреклонно  нужно направлять на хорошие дела, иначе она рискует перехлестнуть через край и вылиться во что-то невообразимое.  Три с лишним года своего классного руководства Татьяна Викторовна бессменно и безупречно сдерживала наши позывы напакостить по-крупному, а в середине 8 класса неожиданно заболела. Поэтому в школе ее не было всю третью четверть. И мы автоматически перешли под свое собственное управление, то есть в классе воцарилась полная анархия…

«ААА!!!! Отстань!!!!– со всей мочи орал Лешка, за которым, сворачивая парты и шкафы,  гонялся Санька. И не просто так гонялся – а с большой, выточенной из тяжелого, но красивого  дерева, указкой. Ее Татьяне Викторовне сделали ребята из ее предыдущего класса. Классная мама ее очень любила – аккуратная, гладкая, величественная указка с резной, удобной ручкой. Над доской, под самым потолком, в  кабинете висели таблицы склонения немецких артиклей, предлогов, вопросительных слов, окончаний и достать до них стандартной школьной указкой было невозможно, именно поэтому на очередное  8 марта предыдущие выпускники выточили на уроках труда этот исполинский подарок. 

Мы тоже ее очень уважали, но немного в другом аспекте. Для мальчишек каждую перемену она мгновенно превращалась в фехтовальную шпагу, перед которой все остальные виды холодного оружия тот час же меркли…

Ну так вот, вернемся к тому памятному дню. Санька гонял по классу Лешку, тот кричал и отбивался, пытаясь увернуться от беспощадного острия; вот уже на пол слетело зеркало (слава Богу, упало на чью-то сумку, а то бы разлетелось вдрызг), вот Лешка задел шкаф с методической литературой и из него горохом посыпались книги и учебники, вот Санька указкой сорвал по-девичьи колыхавшийся тюль с окна и он плавно приземлился на вертящуюся круглую голову Сережки, и вот  - апофеоз….

Марина наливала воду в стакан и, пока несла его до парты – немного пролила. На эту лужу наступил делающий двадцатый круг Лешка. Поскользнулся и упал, закатившись под учительский стол. Следом за ним на уже размазанной лужице поскользнулся Санька, но по прихотливому стечению обстоятельств, растягиваясь в падении неудачно вытянул руку. Ту самую, в которой острым, не знающим промаха, оружием гордо красовалась указка…

Она легко протаранила залоснившуюся школьную доску, сделанную из  выкрашенной половой краской фанеры, уперлась в холодную выбеленную стену и, грустно хрустнув, сломалась…

«Твою дивизию….», - восхищенно протянул Сережка. «Ё-мое…»,  - прошелестел ему в ответ класс…

На темно-коричневой, в беловатых разводах кое-как стертого мела, доске ярким торжествующим  бельмом сияла приличная такая дыра, указка в Санькиной руке щерилась обломком в половину своей прежней длины,  под перекошенным учительским столом валялся довольный отмщенный Лешка, внимательно и зло смотрел на дело рук своих угрюмый Санька, из ворчливого крана с хлюпаньем капала вода, воцарившаяся тишина начала уже давить на уши… И тут сверху с невероятным грохотом упала гардина, недавно лишившаяся тюля…

То ли на этот грохот, то ли на наш безудержный, почти истеричный  смех сбежались все учителя, проводившие уроки в этом школьном коридоре, больше напоминавший аппендицит…  Я представляю, чего им стоило не поубивать нас сразу – в классе царил разгром времен Смутного времени, в одно раздетое окно врывалось проснувшееся мартовское солнце, поперек трех парт растянулась тяжеленная металлическая гардина, чудом никого не задевшая, из-под учительского стола торчали Лешкины ботинки сорок последнего, наверное, размера,  в позе убитого бойца рядом с ними лежал, сотрясаясь от приступов смеха, Санька, все остальные уткнулись в парты, не в силах поднять глаз на педагогов, и только голубоглазый и розовощекий Сережка  смотрел из-под кружевного тюля на ворвавшихся в класс учителей с недоумением, причем в его взгляде царили такие невозмутимость и чувство собственного достоинства, словно он был большим начальником, и в его кабинет по ошибке ворвалась стая чумазых голодранцев…

На следующий день мы снова просиживали «окно» в расписании уроков в родном шестнадцатом кабинете. Школьный слесарь-дворник-на все руки мастер подлатал доску, осмотрел указку и обреченно махнул рукой – мол, все, восстановлению не подлежит. Теперь она со своего почетного места у доски перекочевала в угол класса, где стыдливо пряталась за шторкой.  А нам все не было покоя.

В этот же день я умудрилась отломить дверки у злосчастного шкафа с методической литературой; потом кто-то из мальчишек исчиркал фанерные стенды с флагами немецкоязычных стран надписями «Prodigy» и « Scooter»; дня через два мы коллективно издыроколили тетрадки пятиклашек; а еще девчонки зашили Ромке в рукава куртки зимние гетры Татьяны Викторовны, хранившиеся в раздевалке, оборудованной здесь же, в кабинете  – за шкафом, а куда Ромка потом дел эти гетры – он до сих пор  не сознался.

Ну и последней каплей  стало исчезновение из учительской классного журнала нашего 8»б»… Он просто испарился из специального шкафчика перед выставлением оценок за четверть. Нас затаскали на различные педсоветы, несколько раз  с нами разговаривал директор, информацию из нас выуживали и уговорами, и угрозами – все зря. Мы упорно и сосредоточенно молчали. Мы даже «не знаю» не говорили.

А потом журнал нашелся. Его подкинули к школьным дверям. В нем не было вырвано ни  листочка, не исправлена ни одна оценка – все было на своих законных местах… Педагогический состав махнул рукой: «Что с них возьмешь… Пусть Татьяна Викторовна сама со своими оболтусами разбирается».

Она же, вернувшись с больничного, не сказала нам ни слова. Она просто перестала с нами разговаривать. Впрочем, об этом я уже рассказывала.  Хотя, забыла упомянуть, что пакостили мы с тех пор «по-серенькому» , таких «гастролей» себе больше не позволяя…

Нет, конечно, нас еще ни раз и ни два вызывали к директору. Например, в 10 классе, когда мы сорвали урок Основ безопасности жизнедеятельности.

Наш преподаватель, такой суровый, колобкового вида дядечка, принес нам на урок гордость своего кабинета военной подготовки – кучу респираторов и противогазов. Коротко и громко объяснил, как их одевать, раздал и уже открыл рот, чтобы скомандовать «На ста-а-а-арт….», но  мы  без команды спешно похватали эти нехитрые средства индивидуальной защиты, напялили их на себя и дружной толпой сбежали из класса, оставив позади побагровевшего от гнева и бессилия учителя (в самом деле, не будет же он нас ловить… Да и как поймаешь такую бешено летящую толпу?). Мы хаотично рассредоточились по всем трем этажам школы и начали заглядывать в кабинеты, где своим ходом  шли обычные занятия.  О чем говорить, мы сорвали все уроки, особенно пострадало среднее и младшее звено. Потому что не каждый неподготовленный ребенок адекватно воспримет неожиданно появившуюся в дверном проеме голову в противогазе, которая оглядит все вокруг круглыми и пустыми глазами, а потом, пока ты еще не пришел в себя, гаркнет: «Привет, смертнички!!!»…

Мы часто вспоминаем эту историю, когда собираемся с кем-то из одноклассников. И с каждым годом она обрастает все новыми, часто выдуманными подробностями. И теперь уже даже и не вспомнишь, что было на самом деле, а что нет… Главное, что мы – благодаря многим факторам: совместной учебе, совместному отдыху, совместным проказам и, самое главное, невероятно мудрой «классной маме» - до сих пор общаемся и дружим, и так же по-детски радуемся, когда видимся, и так же остры на язык, и по-прежнему неистощимы на выдумки. У нас было самое лучшее в мире детство и самая веселая юность. В них не было места злым шуткам и пошлостям. Мы и пакостили-то всегда по-доброму.  И даже сломанная указка не держит на нас зла. Кстати, она, по-моему, еще жива – подпирает на подоконнике в классе цветок, огромную диффенбахию, которую мы когда-то усиленно поливали апельсиновой газировкой, чтобы ее мясистые листья из зеленых стали оранжевыми… Нет,  ну надо же в самом деле такое придумать, господи….

Сохранена авторская орфография и пунктуация