Великое чудо

По радио сказали: «В Москве умер Самуил Маршак…». И меня, двенадцатилетнего пацана, это известие оглушило. Я уже был не настолько наивен, чтобы не понимать: что ОНИ, писатели, тоже умирают, как и все люди. Как вот наш сосед, конторский бухгалтер дядя Миша Конев, или баба Фёкла Саворовская. Всех, конечно, жалко, пусть бы себе жили да жили. «Но особенно пусть бы жил Самуил Маршак, — горестно думал я тогда. — Неужели он теперь никогда не напишет таких чудных стихов, как «Вот какой рассеянный» или про «Багаж», «Детки в клетке»? Эти легкие и ритмичные, очень озорные строчки, от которых рот невольно растягивался до ушей, хотелось читать и читать. И вот поэта не стало…

Был знойный июльский день, отец приехал с работы на обед на дребезжащей телеге и не стал заезжать во двор, а привязал лошадь к штакетнику палисада, в котором на ветвях клена беззаботно чирикали воробьи, мама хлопотала во дворе. А меня, несмотря на эту пасторальную идиллию, душили слезы. И я, чтобы никто не видел, как плачу, забрался на пыльный чердак и там, под сушившимся березовыми вениками, дал волю своим чувствам.

Это был первый умерший человек в моей жизни, по ком я лил слезы, настолько мне было его жалко, и так я не хотел смириться с его утратой. Но уже на следующий день я пошел в нашу сельскую библиотеку и снова взял почитать сборник стихов Маршака. И он опять был со мной, и я, забыв, как буквально вчера давился слезами на пыльном чердаке после известия о смерти любимого писателя, снова от души хохотал над забавными приключениями героев его стихов. Именно тогда я понял, что такие писатели, как Самуил Маршак, хоть и умирают, когда и им приходит срок, все равно остаются с нами в своих книгах, своих мыслях, словах, подобранных и составленных на бумаге таким удивительным образом, что задевают невидимые струны в душах своих читателей, заставляют их сопереживать, смеяться или плакать, грустить или ликовать.

Маршак, конечно, не был моим единственным любимым писателем в детстве. Пристрастившись к чтению с самых ранних лет, я глотал книги одну за другой, как мамины вкуснющие пирожки, и раз за разом открывал для себя новых мастеров художественного слова. Это были и Виталий Бианки, и Николай Носов, Корней Чуковский и Джанни Родари, Агния Барто и Сергей Михалков.

А скоро наша бессменная библиотекарша тетя Поля разрешила мне брать книги «взрослых» писателей, и я зачитывался произведениями уже Михаила Шолохова и Константина Паустовского, Антона Чехова и Ивана Тургенева, Эрскина Колдуэлла и Джека Лондона и многих других авторов, обессмертивших свои имена замечательными произведениями. И не было такой среди их книг, которые не затуманивали бы мои глаза романтической дымкой, не заставляли бы капать слезами на их страницы или улыбаться – так велика была сила слова, произведенного гениальным разумом этих обычных с виду (если судить по портретам) людей.

К произведениям таких авторов, которых принято называть классиками, хочется всегда возвращаться, заново перечитывать их и наслаждаться великолепным литературным слогом, упиваться музыкой их слов и проникаться глубинным смыслом их рассказов, новелл, повестей, романов, заставляющих по-иному смотреть на известные вроде бы понятия и явления. Ушедшие в свое время в физическое небытие, эти писатели продолжают незримо присутствовать среди нас и властвовать над нашими умами в своих бессмертных произведениях...

Сегодня на моей книжной полке, кроме томиков Маршака и других мастеров литературы, стоят даже книги тех авторов, кого я лично знал и которых уже никогда не увижу, не поговорю с ними. Но со мной говорят их произведения. И это великое чудо! Такое же чудо происходит с оставленными нам в наследство их творцами музыкальными произведениями, архитектурными ансамблями, скульптурами, картинами, фильмами. Это чудо называется искусство, предназначение которого – делать людей лучше, умнее, благороднее. За что низкий поклон служителям всех искусств, наделенным Божьей искрой таланта, в том числе — моему навек любимому писателю Самуилу Маршаку!

Сохранена авторская орфография и пунктуация