Рассказ "Лит-ра"

— Где моя указка? — тяжело дыша, Тамара Павловна вернулась в учительскую.  — Ну, где… кто видел мою указку?

— Да бросьте вы эти свои штучки… указки… — не выдержала Антонина Львовна, завуч школы, и, не поднимая глаз от школьных журналов, махнула рукой в сторону. — Идите уже на урок!

— Что вы, Антонинльвовна, это же… это как дирижер на концерте…, я не могу без указки. А вот она! — Тамара Павловна сунула указку между книг и заторопилась в 10-ый «б», в котором вот-вот должен начаться урок литературы. Перед входом в класс Тамара Павловна поправила волосы, переложила книги и журнал в левую руку и рывком открыла дверь.

— Так! Все сели, я говорю! Сели все! — резкий возглас Тамарпалны разорвал шумный гул 10-го «б». Ученики быстрыми прыжками заняли свои места в классе. Входная дверь за учительницей громко захлопнулась, и стопка книг вместе с классным журналом небрежно опустилась на учительский стол.

Учительницу литературы Тамару Павловну Мирончук ученики звали очень коротко — Тамарпална. Короче сократить уже было нельзя. Нельзя сказать, что ученики особенно любили её. Ни литературу, ни другие предметы, ни особенно учителей в школе они вообще не любили. Проще было перечислить, что старшеклассники любили в своей школе — для этого было достаточно пальцев на руках: первое сентября, новогодний огонек, дискотеки, викторины, большую перемену, горячие пирожки в столовой, последний звонок и долгожданный выпускной. Остальное было обязательным и утомительным, но необходимым приложением к этому развлекательному школьному набору.

Любой урок в любой день недели начинался с тянущегося, надрывного вздоха, проносящегося по классам. Вздох поднимался выше, густел и уплывал по коридору в физкультурный зал. Там он ещё долго висел под потолком, изредка взрываемый школьным мячом, затем уходил через щели в в окна и плавно спускался на белый снег.

Тамарпална грузно опустилась на учительский стул, открыла журнал и надела очки.

— Сели, Печёнкин, я сказала! Сели и открыли свои дневники и сразу записываем домашнее задание. Повторяю, для забывчивых, домашнее задание на завтра: «Самостоятельная письменная работа на тему «Духовная деградация личности доктора Старцева в рассказе Чехова «Ионыч». Печёнкин, я сказала записываем! Неси сюда дневник, я посмотрю, что ты записал!

Уронив сумку, Вадик Печёнкин поднялся со стула, и, медленно подойдя к учительскому столу, протянул свой дневник. В графе напротив «Лит-ра» было написано два слова — «Духовная диградация».

Большую часть своей педагогической карьеры (через два года она собиралась отметить пятидесятилетний юбилей) Тамара Павловна вела литературу в школе, — она имела весомый педагогический опыт работы со старшеклассниками! Она знала, что лучшее начало урока — строго и сразу поставить учеников на место и дальше спокойно работать по теме.

— Что за Лит-ра?

— Литература… м-м-м… так не влезает, Тамарпална!

— Не влезает, — передразнила учительница. В твою голову, Печёнкин, литература никогда не влезет. Садись… Так, сегодня мы обсуждаем рассказ Чехова «Ионыч», о котором я вчера вам рассказывала. Так, кто прочитал его и сможет нам рассказать суть произведения? — Тамарпална медленно встала из-за стола, взяла в руки привычную указку и направилась вглубь класса, оглядывая учеников.

Над классом медленно поднялась одна рука. Это была Лиза Болотова, отличница. Учительница по привычке ткнула указкой в парту Болотовой: «Давай, Болотова, с тебя начнем».

— Смотри, «Болото» опять впереди всех, — послышался шепот с третьей парты, за которой сидели крепкие «троешники» Гоша Синицын и Владик Голубев.

— Давай, Болотова, раз никто не помнит, о чем учитель вчера целый урок тут разорялась, — торжествующе произнесла Тамарпална, оглядев притихший класс.

— Основной линией рассказа является история несостоявшейся женитьбы Дмитрия Ионыча Старцева. Сама фамилия персонажа — Старцев, указывает нам на перспективу преждевременного старения души Ионыча… и…

— Так, хорошо Болотова. Молодец. Садись. Пять. Печёнкин, а что ты запомнил из вчерашнего урока? Расскажи нам, как ты понял рассказ Чехова, — Тамарпална и в этот раз ткнула указкой в парту ученика.

— А чего опять Печёнкин? — сидя промычал Вадик.

— Так, ты рассказ читал? Встань, когда с тобой учитель говорит!

— Ну читал, – Печёнкин нехотя встал.

— Ну… рассказывай!

— Ну он…

— Кто?

— Ну, главный герой…

— Как его зовут?

— Ну… (ждет подсказки)… а, этот… Ионыч.

— Ну и что этот Ионыч, что он за человек?

— Ну, Ионыч… он… ну, он врачом работал… лечил… и деньги зарабатывал…. Ну, у него был роман с этой… Котиком… с девушкой из хорошей семьи. И они… — Печёнкин замолчал.

— Ну, что у них, сложились отношения? — подсказывала Тамара Павловна. Класс уже начинал мучительно и тихо хохотать.

— Ну, сложились… — Печёнкин опять замолчал, давя в себе смех.

— Так, Печёнкин, садись. Два. Мало того, что ты не учишь ничего, ты и на уроке не слушаешь.

— Я учил, Тамарпална! Учил я! — оправдывался Печёнкин.

— Ну раз учил, расскажи тогда в чём выражалось духовное падение главного героя?

Вадик опять встал, но молчал.

— Деньги, деньги пересчитывал… — раздался зловещий шепот со второй парты.

— Он, это… он деньги пересчитывал…

— Какие деньги, Печёнкин? К кому ездил в гости Старцев, в какую семью?

— К этим…, ну которые на роялях играли.

— Ну, ну… Почему я из тебя должна все это вытягивать? Ты что двух слов на уроке литературы связать не в состоянии? Как ты будешь ЕГЭ сдавать, Печёнкин?

— А у него в ручке встроенный вай-фай с ответами из интернета, — послышался голос с «камчатки», с последней парты, за которой сидел долговязый Гоша Пахомов.

Класс взорвался хохотом. Тамарпална хлопнула указкой по ближайшей парте. — Так, Пахомов, не срывай мне урок! Или выйдешь сейчас из класса! Тихо! Ну, Печёнкин, что ещё ты можешь вспомнить?

— Умри, несчастная! — сорвал очередной шквал хохота Пахомов.

— А, да, так смеялся там слуга у этих…, в той семье…, куда этот Ионыч ходил.

— Пахомов, ставлю тебе «два» в журнал и завтра с родителями к директору. Давай сюда дневник!

— А… это! Я его дома забыл!

— Завтра пусть родители приносят директору твой дневник.

— Ну, что Печёнкин, ты так и будешь молчать или слушать своих товарищей-идиотов?

— …

— Ну! Чего молчишь?

— … Я не молчу!

— Садись, изверг. У тебя выходит «три» в четверти, но как ты будешь писать ЕГЭ, я не представляю?

Тамара Павловна подошла к учительскому столу, открыла журнал, перелистала несколько страниц и провела невидимой линией путь сверху страницы вниз, остановившись напротив фамилии «Журавлева».

— Так, Катя Журавлева продолжит. Что происходит с главным героем рассказа? Давай у доски, расскажи нам поподробнее.

Тонкая девушка с журавлиной фамилией грациозно прошла к доске, не спеша развернулась и, приняв позу модной актрисы с обложки журнала, начала литературный анализ:

— В рассказе «Ионыч» показана духовная деградация личности человека, который не интересуется ничем, кроме работы и денег. Еще в начале рассказа главный герой влюбляется в девушку из хорошей семьи, но она отвергает его любовь, потому что хочет стать актрисой.

— Журавлева тоже пойдет в актрисы! — послышался опять до боли знакомый голос Пахомова. — Котик! — артистично продолжал он забавлять класс. Класс уже тихо надрывался сквозь проступившие от смеха слезы.

— Пахомов, закрой рот или выйдешь из класса! — на этот раз грозно крикнула Тамарпална, замахав указкой.

— Все, молчу Тамарпална. Молчу!

— Ф-ф-ф-ф… Продолжай, Журавлева…

— Через несколько лет её мечта так и не осуществилась, и она возвращается в свой город и живет там с мамой. Настоящая актриса должна готовить себя заранее к своей профессии…

— Правильно, Журавлева. Вот, например, супруга Туркина, Вера Иосифовна, с молодости пишет романы. Помнишь, кстати, как начинался её роман, который она в начале повествования читает гостям?

— Не помню...

— Её рассказ начинался словами «Мороз крепчал…» А на самом деле в это время за окном был… — Тамарпална вопросительно посмотрела на Журавлеву, — за окном был… За окном был летний вечер, Журавлева! Так автор передает контраст между тем, что человек думает и что происходит на самом деле. Такой литературный прием называется контрастом и он говорит нам о том… О чем он говорит, Серов? Серов, не спи!

Ученик за четвертой партой, маленький и смешной Саша Серов аж подскочил, встряхнувшись видимо, после небольшого и легкого сна на уроке.

— О том, что… — быстро выпалил он. — О том, что … мороз крепчал…

— Маразм крепчал! — «поправил» Пахомов и бурный смех, который невозможно было никуда спрятать, ни подавить, опять порвал класс.

— Пахомов, ещё одна такая выходка, ты будешь продолжать острить за дверью класса с двойкой в аттестате, — продолжала махать указкой Тамарпална.

— Всё, всё, Тамарпална!

— Болотова, так о чём говорит такой прием, применённый в рассказе?

— О том, что такой человек далек от действительности…

— Правильно, Болотова. — Усталый голос Тамарпалны стал ниже и суше. Дальше она начала произносить слова, как будто зачитывала что-то под диктовку. Многолетняя педагогическая практика подсказывала ей, что важные выводы говорить на уроке нужно медленно и степенно, чтобы ученики прочувствовали «главную суть» урока, то есть произведения. Она продолжала:

— Такие люди, как Туркины, живут своей обособленной, сытой, но скучной жизнью, и пытаются заполнить пустоту жизни хоть какими-нибудь увлечениями. Ранний Старцев, как рисует нам его Антон Павлович Чехов, ещё может увлекаться, он живой и интересный мужчина, но его чувства отвергаются. Помните, эту сцену, когда он обнимает Катю, целует её, но она отталкивает его, говорит «Довольно» и убегает. Помните? — Тамарпална посмотрела куда-то в окно. — Ну, а на кого похож герой в конце рассказа? Как его описывает автор? А, Серов, не засыпай снова, я тебе не дам… Надо работать на уроке! — Тамарпална по привычке указала на парту ученика указкой, только в этот раз она мягко ткнула в спящую голову Саши Серова. Он снова встрепенулся и быстро встал:

— Я работаю, Тамарпална. Старцев в конце рассказа представляется каким-то… неприятным… человеком, он… тово… духовно деградировал.

— Ну а что это значит?

— Ну, он ходит, смотрит квартиры… вкладывает деньги в недвижимость… так неприятно ходит.

— Что значит неприятно?

— Ну он тычет своей тростью в каждую дверь, не стесняясь людей…

— Да… правильно, Серов. — Тамарпална на секунду задумалась, посмотрела на указку и переложила её в левую руку. — А как Старцев теперь реагирует на воспоминания о былой любви, Журавлева? — Тамарпална развернулась вполоборота к другому ряду столов.

Журавлева медленно поднялась, поправила волосы и сказала:

— Старцев сказал: «А хорошо, что я тогда не женился». Подлец!

— Правильно, Журавлева! Ну, насчет подлеца я не совсем согласна...

— Да, ему подфартило, что он не женился на этой глупой актрисе, а то бы мучился всю жизнь… — опять привстал со своего места Пахомов.

Журавлева вдруг развернулась к Пахомову и резко выпалила: — А он и так по жизни мучился от своего скверного и тупого характера!

— Ну… а так бы маялся с ней. Как все мужики маются с вами… — Пахомов обреченно сел, класс вдруг затих и все посмотрели на Тамарпалну.

— Пахомов, чего ты лезешь? Ты не знаешь рассказа, так и молчи! Сначала прочитай Чехова, потом рот открывай… — была неумолима в своем вердикте Журавлева.

— А чего там читать, скукотища?! Я пробежал краткое содержание и понял, что читать там нечего. Я лучше камеди-клаб посмотрю, там хоть поржать можно.

— Так, Пахомов, мы с тобой уже разобрались. Или нет? — Тамарпална грозно направилась к последней парте. Я тебе сколько раз буду говорить – не лезь! Не лезь, понял? — Тамарпална со всей силы хлопнула указкой по парте Пахомова, указка хрустнула, переломилась пополам и выпала из рук учительницы. — Я родителей твоих уже вызвала, сиди и молчи. Завтра попробуй не принести самостоятельную работу по теме, получишь два балла в аттестат!

— Я достану, Тамарпална, — полез рядом сидящий Синицын под стол. Достав половинку указки, он протянул её учительнице. Та, резко развернувшись на месте, и уверенно стуча каблуками по притихшему классу, вернулась к учительскому столу и, отодвинув стул, села.

Класс молчал. Только Пахомов, тихо присвистывал, рассматривая замерзшие ветви деревьев за школьным окном. За окном сыпал мелкий снежок, было солнечно, морозно и так тянуло выбежать на улицу, выдохнуть теплым паром изо рта, потереть озябшие ладони, замотаться шарфом и бежать, бежать… навстречу солнцу, небу и будущему душистому лету…

Тамара Павловна отдышалась и снова пошла «в наступление».

— Ну так и в чём по-вашему, «духовная деградация героя»? В чём она выражается? Давай, Синицын, теперь твоя очередь…

— Духовная деградация, Тамарпална, это когда герою уже ничего не нужно, кроме работы и денег. Ни любовь, ни впечатления, ни книги, ни какие-то развлечения… Он живет один и… никому не нужен.

— А почему он никому не нужен? — Тамарпална показала огрызком указки на Голубева.

— Потому что он никому не сделал в этой жизни ничего хорошего, — спокойно ответил тот. — Эгоист!

— Правильно! Как Пахомов у нас. Эгоист, думает только о себе. И даже о родителях не думает. Мать как ни придет, плачет, а он… — Тапарпална грозно посмотрела на Пахомова.

— Ну, а что я? Ну вот зачем… зачем нам эти рассказы? Если тут нету ни одного положительного героя? — Пахомов привстал, чтобы его увидел весь класс. — Разве тут есть хоть один нормальный? Одни идиоты, что возьми семью Туркиных, или самого этого… Ионыча. Чего в этом рассказе хорошего?

— Пахомов, сядь. Нужно было отвечать, когда я спрашивала. А если есть вопросы, задавать будешь в конце урока. Сядь!

— Нет, ну Тамарпална, ну зачем тогда вообще вся эта дребедень нужна… эта литература? Что мне даст эта литература в жизни? Я понимаю, физика, математика, институт, специальность, профессия, а это — (играя) Котик играет на рояле… тьфу, зачем мы это проходим?

— Пахомов, если кого и коснулась духовная деградация, то это тебя, а не главного героя. Как ты не понимаешь, что литература утверждает лучшие человеческие качества и идеалы, заставляет сопереживать литературным героям, развивает наши чувства и делает нас более чуткими и тонкими. А ты… ты посмотри на себя!

— А что?

— То. Печать интеллекта лежит у тебя на лице.

Пахомов как-то криво, но искренне улыбнулся и оглядел весь класс, — как бы собирая аплодисменты, — класс в это время тихо покатывался со смеха. Ребятам было, в целом, все равно над чем смеяться, — они с радостью смеялись и над своими товарищами, и над учителями, и над ситуациями, которые происходили в классе. И не только в классе. Они вообще любили смеяться. Главное было, чтобы источник смеха был где-то рядом. Всегда где-то рядом.

— Сядь, Пахомов и растворись в тумане. Я заканчиваю урок. Значит, ещё раз, для тех, кто страдает провалами в памяти, завтра приносим на литературу самостоятельную работу на тему, которую вы в начале урока записали в дневники. Да, Пахомов, записали?

— Да, записали.

— Те, кто напишет, будет допущен к тестированию по ЕГЭ. А тот, кто не напишет, будет мыть окна в классе.

— Я уже нашел, откуда списать, — Синицын шепотом показывал Голубеву под столом смартфон, открытый на нужной странице, — вот сайт в интернете, тут как раз про Ионыча.

— Ага, ссылку пришли.

— О`кей, пришлю.

— Так, класс, у кого есть задолженности по прошлым темам, подходим после уроков. К Пахомову это не относится, Пахомов будет подходить к директору. Завтра, не забудьте, вторым уроком — литература. Сразу после физкультуры. Литература, Соколов, слышишь, а не лит-ра!

— Да, понял, Тамарпална, понял.

Прозвенел звонок и класс быстро опустел. Через пять минут Тапарпална зашла в учительскую, незаметно сняла тесные туфли и устало опустилась на диван. За окном трещали от мороза раскачиваемые ветром деревья, снег падал на подоконник и яркое, молочное солнце освещало внутренний двор школы,

«Мороз действительно крепчал», — вспомнила Тамара Павловна. Она на минутку задумалась, перед её мысленным взором быстро промелькнули муторные сессии в институте, нудные экзамены, жаркая летняя практика в далекой вологодской школе, первая влюбленность… горячий первый поцелуй на сеновале, вся молодость… как один миг!

Всего лишь увлечение… Она вспомнила своего первого и единственного мужчину, с которым познакомилась в Вологде… Вспомнила его приставания и поездку к маме, вспомнила, как знакомила его с родственниками, как представляла его отцу… А хорошо, что тогда я не связала свою жизнь с этим обалдуем… - подумала она.

«Жизнь, как один миг», — сама себе тихо сказала она и загрустила. Настроения не было ни до урока литературы, ни теперь, после урока.

Из папки с книгами и журналами выпал на стол огрызок указки. Она долго вертела его в руках, и, вдруг, сильно нажав двумя руками на остаток длинной палки, бывшей когда-то школьной указкой, переломила её еще раз пополам. Губы её в тот момент сжались в каком-то нечеловеческом желании сделать эту палку еще короче.

— Что Пална, уже к четвергу достали? Вот… а завтра пятница… — устало и безнадежно пробормотал Михалыч, учитель физкультуры, просматривая какие-то бумаги.

— Да, не говори. Через неделю завуч поставила мне открытый урок, вот придёт... наша дура, чего я буду давать, даже не знаю…

— Ладно, Пална, не грусти... Завтра зарплата будет… Сегодня, говорят, бухгалтерия уже рассчитала. — Михалыч распрямился, поднял глаза от бумаг, задумчиво посмотрел в окно и устало вздохнул.

Тамара Павловна тоже смотрела в окно и молчала.

А за окном действительно крепчал мороз.

2017

Сохранена авторская орфография и пунктуация